Мама всегда добросовестно учила, что вставать нужно обязательно с первыми лучами солнца, леди не должны нежиться в постели слишком долго, это ни в коем случае не идёт им на пользу. Эмили повторяла это каждое утро, самостоятельно помогая дочери правильно одеться. Этого она никому не доверяла, убеждённая, что только она способна привить девочке такое важное умение, как следить за собственной внешностью. Растрёпанная девочка смирненько стояла перед матерью на невысоком стульчике и протягивала руки всякий раз, как её об этом просили. Когда с ритуалом одевания было покончена, женщина запустила тонкие пальцы в волосы малышки и без труда управилась с тонкими мягкими длинными прядями. Проведя напоследок ладонью от макушки до лба дочери, Эмили нежно поцеловала своё сокровище в висок и отворила дверь. Первые пять шагов Анастасия прошла, радуя материнский взгляд, степенно и осторожно. Но, споткнувшись на коротких пухлых ножках, девочка тут же сорвалась с места и побежала вверх по лестнице. Эмили укоризненно вздохнула ей вслед, так, чтобы дочка непременно это расслышала, и негромко рассмеялась. Миссис Лестер была из тех женщин, которые уверены, что их дети — самые чудесные во всём свете.
День шёл к полудню, поэтому Анастасия спешила забраться туда, куда ни отец, ни мама её никогда не пускали, но ей очень нравилось там прятаться: на чердак. Это был даже скорее не чердак, а комнатка под самой крышей, где было меньше всего света. В остальные закутки дома летнее солнце нещадно просачивалось, принося с собой сильную жару, от которой ребёнок пытался хоть где-нибудь укрыться. Пока остальные дети играли на улице, наслаждаясь тёплыми днями без угрозы дождя, Анастасия пыталась найти себе такое местечко, из которого не хотелось даже высовываться. И она его нашла. Здесь было полным-полно старых вещей. Кресла, столики, которые пришли в негодность, кое-где расслаивалось дерево, обтравочная ткань протёрлась, выцвела, а плотные подушки вобрали в себя пыль. Забираясь на них (невысокой пятилетней девочки это давалось не просто), Анастасия могла уютно устроиться в глубине сидения так, что даже ножки не свисали с подушки. А по вечерам негромко чихала и пристыженно утирала нос, глядя матери в глаза, которая, конечно же, знала, куда снова лазила её девочка, не в последний раз.
У неё не ладились отношения с другими сёстрами и с братом не совсем. Может быть, потому что она была самой младшей. Или из-за того, что Эмили всегда слишком явно выделяла родную дочь... А ещё у неё была тайна! У всех маленьких детей есть секреты, которые видят и знают только они. У неё был один друг! С которым тоже никто не хотел дружить, потому что у него были очень большие уши и из-за этого он прятался на чердаке. Там они и познакомились, когда Анастасия в очередной раз прибежала в его маленькое логово по скрипучей деревянной лестнице. Он долго думал, стоит ли пытаться заговорить с ней. Вдруг она тоже станет смеяться над его ушами... Но Анастасия не смеялась, и совсем скоро они со странным человечком, напоминающим лицом летучую мышь, крепко подружились. Он рассказывал ей разные сказки, истории, но больше всего им нравилось вместе грустить. Его звали Кикимер, и сегодня он тоже был здесь, приветствуя свою старую подружку энергичными взмахами рук. У него был новая идея, как скоротать сегодняшний день. На чердаке было слишком пыльно, а Кикимер был очень чистоплотным и не уставал напоминать, что он — домовик, как никак! Хотя Анастасия и не знала значения этого слово, оно ей очень нравилось, как и всё, что предлагал её друг. Поэтому сейчас она шустро соскочила с пыльного кресла и обхватила с другой стороны большую толстую подушку, которая едва её не придавила, но малышка мужественно устояла, вытянув вперед обе ручки. Кикимер одобрительно загудел и принялся выбивать из материала обильную пыль. Девочка негромко чихала, но помочь ведь нужно было, как иначе-то!

Почему-то отец изначально настаивал, чтобы девочки жили вместе, хоть и, не кривя душой, нужно сказать, что они совсем между собой не ладили. При всяком удобном случае Кэтерин горделиво вскидывала носик и всячески демонстрировала, что сестёр у неё только две, а приложение в виде младшенькой её ровным счётом не интересует. Несмотря на то, что им приходилось делить комнату, девочки почти не говорили. Хорошо, если за день им удавалось обмолвиться хотя бы парой слов. Чаще всего Кэтерин поднималась сюда после какой-нибудь очередной затеи (которую, конечно же, придумывал старший брат, но сама темноволосая девочка так не считала, а потому со страшной гордостью произносила это заветное "мы"), совместно осуществлённой, также демонстративно довольная и уста-алая. Ах, конечно же, эти шалости так выматывают, вокруг столько всего интересного, и вот ей, Кэтерин, это всё показывают, хотя она вот даже об этом совсем и не просит! Совсем, повторяла она, выматывают! То есть, делала всё возможное, чтобы Анастасия непременно её слушала... Ну, она и слушала, кивая и отворачиваясь к стенке. Делала вид, что будто бы спит. А ещё Кэтерин всегда появлялась тогда, когда ей заблагорассудится. Она могла залететь в комнату днём, под самый вечер... Практически всегда именно тогда, когда сестре бы этого очень не хотелось. Поэтому поладить у девочек всё никак не выходило. И увидеть девочку сейчас...
Анастасия испуганно вскрикнула (а, если быть совсем точным, пискнула) от неожиданности, когда что-то просунулось в дверной проём, и за эту долю секунды это "что-то" наверняка успело пожалеть о своём злорадстве. Сестра продемонстрировала себя совсем не лучшей хозяйкой, позволив гостье ощутить всё количество пыли, которое собралось в её убежище на себе. Довольно таки тяжёлая подушка выскользнула из её ручек и полетела прямиком на голову Кэтерин, со стороны которой полетели непереводимые звуки и визги. Девочка-виновница снова...пискнула, растерянно пятясь назад. Но Кикимер не позволил ей отступить. Домовик отважно встал около своей подопечной, внушая ей в миг вернувшуюся уверенность. Сжав кулачки, девочка набрала в грудь побольше воздуха и бойка выдала.
— Ну и чего, чего, чего вот! — не совсем связно и слегка заикаясь, уже почти хмыкая то ли от пыли, то ли от обиды, заявила хозяйка. — Сама виновата, вот! По делом тебе! Чего пришла? Это моё место, моё, это я его нашла! Ты никогда тут не играла, оно моё! — Последнее Анастасия говорила чуть не плача, но бодрое ворчание Кикимера, мол, пусть знает своё место, нашлась старшая, внушало уверенность. Ребёнок бесстрашно хлюпнул носом.

Младшая в ужасе смотрела на старшую. Она ведь не хотела, она не специально, не нарочно... И почему как на грех именно она! В эту минуту казалось, что будь на месте Кэтерин Анабель или Кселина, они бы точно не стали устраивать такой шум. Но нет, Кэтерин всегда хотелось сделать что-нибудь плохое! Вот в этом Анастасия была уверена. Она специально делала так, чтобы её ругали, чтобы...чтобы...  Ну зачем она делает это снова, она делает это постоянно. Анастасия, не переставая шмыгать, изо всех сил старалась закрыть уши, а старшая сестра всё продолжала верещать. Она всегда голосит, когда что-то не по её. Нередко Анастасия даже просыпалась под этот визг. Сейчас ещё и назовёт сюда кого-нибудь... Ну конечно, она это и пытается сделать! Сейчас сюда прибежит отец и он непременно встанет на её сторону, он всегда на её стороне...
Неизвестно, кого девочка боялась больше, отца или матери, но страх, что кто-то узнает, будто она снова лазила на чердак, куда ей строго запретили заходить, был очень сильным. И в комнате с Кэтерин она жила слишком давно, сколько себя помнила. Этого было достаточно, чтобы на зубок выучить, что она обязательно сделает ей какую-нибудь гадость, если будет случай. Потому что она плохая! И домовику она тоже не нравилась!
— Прекрати, хватит, мама говорит, что так громко кричать нельзя, это неприлично и неправильно! Ну хватит!
А ещё Анастасия была очень плаксивым ребёнком. Её было довольно просто обидеть. Даже не обидеть, а скорее довести до слёз. Именно поэтому сейчас по щекам девочки усердно катились капли, но она не отступала. Это её место! — Ну и хорошо, ну и пускай! Мне это не интересно, уходи! Играйте дальше! Ты нам мешаешь, мы тебя не звали
Кикимер между делом не оставлял свою подопечную. Он размахивал руками, всячески раззадоривая её. Ишь ты, чего удумала. Её сюда уж точно никто не звал, а она тут ещё и голосит без умолку. Домовик топнул ногой, осуждающе глядя на Анастасию. Мол, почему ты не уронила на неё эту подушку с большим усердием? А вот теперь и разгребай. Он даже попытался для убедительности хлопнуть дверью, но она не хлопнула. Рассерженный Кикимер направился в противоположный край чердака, чем усилил поток слёз своей маленькой подружки, которая всё ещё смотрела снизу вверх на старшую сестру.
— Вот видишь? Тебе тут совсем не рады, ты его обидела! Уходи, уходи отсюда, ну прошу тебя, я же тебе никогда не мешаю, ну чего тебе от меня нужно, чего ты вечно лезешь...

Вот опять она за своё, она всегда говорила плохо о маме, а папа не верил, он постоянно только её и слушал. А она постоянно голосила и вообще...вообще...
— И вовсе нет, неправда! — Негодование девочки выражалось через ещё большие слёзы, но отступать она была не намерена. — Мама так никогда не говорила. Ты снова врёшь, ты всегда врёшь, а врать — это плохо и некрасиво!
И пока маленький ребёнок, ещё не так ловко владеющий сложными словами, пытался подобрать какое-нибудь обидное определение (а беда-то в том, что обидным словам её учить было некому; мама считала их не достойными маленьких леди, а со старшим братом они виделись раза три в жизни, младшая старших детей не интересовала), потенциальный враг уже успел проникнуть ещё глубже, и теперь Кэтерин носилась по её укромному местечку и пыталась везде засунуть свой нос. Кстати, длинный и кривой!
— Я тебе уже сказала, чтобы ты уходила. Уходи, уходи... — Из горла Анастасии вырывался надрывный писк, как будто она хотела сказать что-то ещё, но опять вот в силу возраста ещё не знала слова, зато очень хорошо представляла, что оно должно значить. Кстати, чуть ранее, на год или того меньше, она называла вещи более простыми словами. "Ты сегодня просто Кэтерин" или "Ты как Кэтерин", вкладывая в эти слова всё плохое, что было в этом мире по её мнению. А что вы хотели? Попробуй, поживи с её с этой...этой... Кэтерин!
— Он не хочет с тобой играть, это мой друг, хватит себе всё и всех забирать, — казалось, ещё минута, и младшая сестра начнёт почти что...выталкивать старшую из своего чердака. Но вместо этого, уже будучи не глупой девочкой, Анастасия понимала, что Кэтерин, хоть и старше её всего на год, но больше так уж точно на все пять! Ну, так ей казалось, во всяком случае. А потому единственное, на что отважился ребёнок... Это доблестно дёрнуть сестру за так дорогие ей волосы, конечно, не что было сил, но ощутимо...
— Я...я тебя не боюсь, вот! Мы не боимся, — громко хмыкнул ребёнок, глядя на обидчицу с таким детским вызовом. Как обычно глядят на тарелку с кашей. — И вообще, ты только и можешь, что вечно жаловаться папе, ты всегда жалуешься! Ябеда, самая настоящая ябеда! Поэтому с тобой никто, кроме...кроме семьи и не будет дружить, вот, вот так! — И Анастасия все ещё продолжала плакать, уже даже не столько из-за обиды, сколько из-за собственной грубости. Несчастный ребёнок, не привыкший ругаться. Даже жизнь с Кэтерин не научила...

Вы посмотрите что за гадость. Этот ребёнок, который по рассеянности кого-то там зовётся её сестрой, всё продолжала верещать, обвиняя младшую даже в том, что она ещё не могла сделать, как было верно замечено выше, по вине малых прожитых лет. Анастасии даже захотелось как-то по-обидному её назвать, уже в который раз.
— Ты...ты...цыплёнок! — сцепив руки перед собой, предварительно героически спрятав текущий нос в воротнике, максимально грозно, голосом уже настоящего семилетнего, а то и восьмилетнего человека, именно человек! заявила Анастасия. Повторять плохие слова, которые неизменно могли слышаться в доме, где есть подрастающий сын, ей не разрешали. А вот сравнение с цыплёнком младшей Лестер казалось весьма и весьма обидным: она считала, что от цыплят нет никакого проку, они только целыми днями путаются под ногами у взрослых, верещат и требуют еду. Чем не Кэтерин? Только, жаль, дразниться Анастасия тоже не умела, уже просто из-за глупого характера. Ей это казалось чересчур обидным, а плаксивой девочке только то и надо, чтобы снова удариться в слёзы.
А ещё мама всегда учила её, что нужно избегать конфликтов и всегда завершать их первой. И голову при этом надо не опускать! Поэтому дальнейшие замечания Анастасия предпочла проигнорировать. Обращая внимание на то, что речь идёт о ребёнке, скорее не "проигнорировать", а "стоически не заметить, как мама велела". Она бы и отвернулась даже, если бы сестра так пристально на неё не смотрела. Захотелось втянуть голову в плечи... Но Кэтерин и не пожелала уходить, она этот великодушный жест просто проигнорировала, а вместо этого снова налетела на сестру с вопросами, заставляя ту расплакаться на глазах снова.
— Не...не брала я эти часы, я чужого совсем никогда не беру! — Всхлипывания становились всё интенсивнее. Кикимер сейчас занял место позади Кэтерин на старой мешковине и теперь осуждающе качал головой. — Я не хотела, ну ты-то чего на меня обижаешься, ну чего ты... Я ведь не нарочно, я не хотела. Ну пожалуйста, прости, прости, прости... — Этого было достаточно, чтобы младшая залилась слезами пуще прежнего, легко уверившись, как и любой маленький ребёнок, что она самая плохая в этом мире и лучше бы её не было. Сейчас было самое время принять Анастасию за чокнутую. Но дети, к счастью, таких слов тоже ещё не знают. Если только кто постарше не научил...

Такого поведения Анастасия уже не могла стерпеть. Мало того, что Кэтерин влезла без приглашения на её чердак, помешала уборке, так она ещё и драться начала, и обзываться. И мало того, что на неё, так ещё и на бедного Кикимера, который сейчас, уязвлённый поступком старшей из девочек, пытался всячески скрыться из виду. Ему это не очень хорошо удавалось, но он почти что влез на шкаф, откуда, кажется, больше и не намеревался влазить. А Анастасия всё смотрела на него и ничего не могла сделать. Кроме как...
— Ну он-то тебе что сделал!? Чего ты на него этой своей палкой машешь!? — Нет, Анастасия не сказать, что совсем не знала о существовании веера, но...сейчас это была палка, которой Кэтерин ударила её лучшего и единственного друга, который ей даже никак не помешал, он даже не вмешивался, пока сёстры ругались, он просто стоял рядом. — Он же ни в чём не виноват, ему-то за что попало!? Чего руками размахиваешь!? И вовсе не у тебя я прощения просила, ты...это ты его просить должна! И не у меня, а у него! Смотри, куда ты его загнала, он ведь теперь не слезет несколько дней! А он там голодный и там крысы бегают! — И тут девочку осенило. — И пауки! Ты же знаешь, какие они страшные? С длинными большими лапами! Они могут попасть в волосы и ползать по ним, пока ты не уснёшь, а пото-о-ом... — Анастасия сделала страшные глаза. За пеленой слёз это выглядело действительно страшно. — ...ночью они выползут оттуда и станут ползать по твоему лицу, и залезут в нос или в рот, ты же спишь с открытым ртом, я видела-видела! И тогда... — Фантазия у Анастасии на этом заканчивалась, но это же трусишка Кэтерин, ей и того было довольно! Анастасия давно знала, что Кэтерин боится пауков. Слышала как-то раз, как она жаловалась брату, когда тот приходил, что в кровати паук и просила прогнать. Андерс прогонял, а Анастасия давала себе слово, что никогда не будет озвучивать то, что знает. Но сейчас особый случай, она ведь ударила Кикимера! Домовик забрался на самый верх шкафа и сейчас издавал какие-то странные звуки. Анастасии хватило этого доказательства обиды. Хотя на деле это сейчас был настойчиво приглушаемый хохот...

Все дети от рождения милые и добрые. Как щенята. Правда, чем старше становилась Анастасия, тем меньше ей нравилось сравнение с щенятами, которое иногда употребляли служанки, нежно и открыто улыбаясь хозяйским любимицам, потому что девочке приходилось делить комнату с Кэтерин. А старшая сестра не была ни милой, ни доброй и вообще не похожа на щенка! А щенка завести ей так и не позволили. Мама говорила, что слишком много от него хлопот и проблем... И тоже сравнивала детей с щенятами. И говорила ещё, что Кэтерин можно считать за щенка. Но у Анастасии не получалось, хотя выла старшая очень правдоподобно. У ребёнка сжалось сердце. Она уже была на грани того, чтобы снова начать извиняться. Ну она же обещала себе не делать так никогда, не вспоминать о пауках при сестре, она повела себя совсем плохо, плохо, так делать нельзя, Кэтерин ведь страшно... Но, спустя минуту, слёзное желание извиниться как рукой сняло. Она снова это делает. Снова грозится наябедничать. Противная, злая, вредная...
— Ну и пожалуйста! Иди, ябедничай! Ты же всегда ябедничаешь! Тебе только того и надо, чтобы быть хорошей перед папой, чтобы он только тебя и любил! Вот ты постоянно всё и рассказываешь, поэтому ты так хорошо и с Андерсом общаешься, потому что он такой же нехороший и...и.... — Это был наглядный пример того, как маленький ребёнок может прекрасно впитывать и усваивать то, что слышит от взрослых. Эмили никогда не питала больших симпатий к приёмышу. Если с дочерьми Лестера, сердечно сказать, она пыталась найти общий язык, то воспитанника своего супруга она предпочла игнорировать с того самого дня, когда мальчишка предельно театрально кланялся ей в первый день своего пребывания в совершенно не детской манере. Она укрепилась во мнении, что из ничего ничего доброго не выйдет. Может быть, с возрастом юноша и развенчает это мнение о себе, но пока оно было исключительно таковым, ни шага влево. И мать не упускала случая сказать об этом своему чаду, чтобы та не дай Господи не решилась бы пытаться последовать примеру Кэтерин. А Кэтерин непременно будет бегать за юношами, вроде таких проходимцем! Да, так говорила мама, не обращая внимание на то, что порядочные леди так не изъясняются, а половину слов дочка не понимает. Но то, что брат нехороший, Анастасия успела запомнить.
— Ну и говори, ну и пускай! А...а Кикимер тогда будет жить у нас в комнате! И не удивляйся потом, если у тебя в постели будут пауки, потому что ты ему не нравишься, совсем, вот! А теперь уходи с моего чердака! Уходи, или я...я... Смотри, там крыса! Это как большой паук, смотри!! Буууу!

Но Анастасия ведь не похожа на крысу? Или похожа? Эта мысль не в последний раз возникла в голове ребёнка. Дети вообще находят себе очень странные страхи в самых обычных вещах. В будущем она будет часто возвращаться к этим словам, особенно после одного случая и всяких нехороших снов потом. Боязливо вставать из-за того, что в комнате может оказаться кто-то ещё, из-за того, что она просто может разбудить Кэтерин. И медленно подходить к зеркалу, неуверенно заглядывая в него сбоку, именно слева. Сбоку, потому что длинный крысиный нос она-то всяко увидит. Но это будет уже потом. Сейчас она продолжала смотреть на старшую сестру, уверенную, как и раньше, что она совсем старшая и может её поучать. Но Анастасии не хотелось, чтобы её поучали. А ещё чтобы трогали её Кикимера.
Ребёнок бросил очень скептический (да, странно, слова нет, а взгляд есть) взгляд в сторону домовика, который уже успел поперемещаться по комнате, ругаясь на разведённый шум, и теперь стоял позади кресла. Судя по его взгляду, устремлённому вбок, он снова жалел, что у него не хватает длины зубов, чтобы пожевать собственное ухо. Он чувствовал взгляд подруги, но никак не реагировал. Это привело Анастасию в ещё большее замешательство. Он хочет знакомиться или нет? А если она познакомит их с Кэтерин, а потом Кикимер уйдёт к ней, и с Анастасией снова никто не будет играть, кроме мамы? А мама не поверит, что Кэтерин увела её друга. Мама Кикимера вообще не видит.
Последнюю мысль девочка повторила вслух, и подняла испуганные глаза на сестру. Та была страшно любопытной. Больше, чем ябедой, она была только любопытной. И теперь она уж точно не уйдёт, пока не услышит внятного ответа.
— Никого я сюда не притаскивала, — Девочка чуть повела носом в честь прошлой обиды. — Он тут живёт, это его чердак. Он дом охраняет. А вниз почти не ходит, потому что там папа и мама. Они будут его бранить, а он страшно не любит, когда ругаются. Его зовут Кикимер, и он там сидит. — В этот момент из-за кресла показалась тоненькая костлявая рука, сложенная уточкой. Анастасия неуверенно крякнула, глядя на притихшую сестру. Не предвещали обычно такие паузы ничего хорошего. Мама так говорила...

Конечно, обманщица! Именно так и подумал бы любой ребёнок на месте Анастасии, кроме самой девочки. Она сама ещё не понимала, чего Кэтерин стоила её большая попытка. Ей просто на какой-то момент стало жалко старшую сестру. Без видимых причин. За исключением той, что она не видит Кикимера, а, значит, не сможет с ним подружиться, конечно... А Кикимер хороший. Поэтому девочка заколебалась разве что на несколько секунд, а потом с неуверенной улыбкой посмотрела на Кэтерин.
— Да, он тебя услышал.
Домовик сделал странный жест: медленно поднёс растопыренную ладонь с узловатыми пальцами к глазам, выразительно глянул на Анастасию и со смачным звуком припечатал рукой лицо. Девочка негромко хихикнула. Её воображаемый настоятель поворчал ещё немного и, сетуя на её капризы, как всегда любил делать, подошёл к тому месту, где стояла Кэтерин, и таки пожал девочке руку, пробормотав что-то, похожее на "Вот бестолковая девчонка". Анастасия увлечённо за этим наблюдала.
— И он говорит, что ты ему нравишься, — совершенно искренне закивала младшая, старательно не замечая звуков, на которые теперь расщедрился Кикимер. Она в этот момент просто смотрела на Кэтерин. Как будто видела её не первый, но второй раз в жизни. Ей вдруг показалось, что они чем-то всё-таки похожи. Раньше она не обращала на это внимание. Или Кэтерин сразу начинала надменно задирать нос. Или плакать, чтобы обязательно папа пришёл. Вот когда она плакала, они были совсем не похожи... Из размышлений девочку снова вывел Кикимер, который сейчас пытался отодрать себе кусочек волос Кэтерин. Анастасия хотела возмущённо окликнуть его, но сдержалась. То ли не хотела, чтобы Кэтерин снова начала хныкать и скулить, то ли просто не до конца уверилась, что они с ней похожи, а поэтому чего её...
— Всё хорошо, мне кажется, вы подружитесь, — с натянутой улыбкой отозвалась девочка, всё ещё опасливо косясь за спину Кэтерин, куда домовик только что удалялся на поиски чего-нибудь, что способно перепилить колтуны волчьей шерсть старшей сестры. — Я уверена...